— Кто вы? Что вам нужно? — громко спросил губернатор. Он, не смотря ни на что, не потерял самообладания. Это был сильный человеком, который хранил незыблемую веру в то, что с любым можно договориться. Даже сейчас, здесь, среди трупов, с пьяными убийцами. Всем людям что-то нужно, каждый добивался от него — кусочка власти, денег, продвижения проекта, подписи — и эти бандиты тоже чего-то хотят. Андрей Викторович приготовился к длинному разговору, к невозможным условиям, которые он, будто скрипя сердцем, пообещает выполнить. Только бы они не смотрели…
— Ты не помнишь нас. Но мы знаем тебя. Этого достаточно, — тихо проговорил Александр. — Когда ты приходил к нам, мы были готовы. Мы вылизали языками пол, на который должна ступить твоя нога. Я видел замученных до полусмерти женщин, которые готовили совхоз к твоему приходу. И ты являлся, большой, важный дядя, всемогущий и справедливый. Знаешь, что каждый из нас думал, после каждого твоего явления народу? Знаешь? Я скажу — мы думали, чтобы тебя больше никогда не было, чтобы ты забыл о нас, чтобы не лез со своими идиотскими похвалами и грамотами. Я пришел сделать это.
— Что я могу сделать? — капли пота побежали по широкому лбу. Не надо показывать, что боишься, надо дать почувствовать, что он, губернатор — такой же человек, со своими слабостями, со своей жизнью…
— Что ты можешь? — переспросил Саша. — Ты можешь умереть. Больше ничего не требуется.
Выстрел прозвучал неожиданно громко — все затаили дыхание. Только в углу послышался приглушенный стон. И тотчас же закричал младенец. Как не хочется смотреть! Но надо, Сашок, надо.
Зачем она пришла? Боялась оставаться дома? Решила поддержать мужа в кризисной ситуации? Из верности? Юная женщина, в два раза младше своего почти всемогущего супруга, она смогла подарить ему наследника. Со старой женой губернатор тихо и мирно расстался, газеты пестрели и умилялись идиллической новобрачной фотографии.
— Чтобы тебя разорвало, дура, — прошептал Саша, тупо глядя на стол. Надо же, нашли механические печатные машинки, целых две. Секретарши готовили приказы и указания, под пять копирок, неистово, рьяно, молодая даже состригла ногти. Александр перегнулся через стол — вторая секретарша была уже почти старухой, с пучком седых волос на затылке. Нечто похожее померещилось в двух телах, распластавшихся по разные концы стола. Секретарши часто похожи друг на друга. Эти тоже, хотя одна молодая, другая старая; девушка раскинула руки, пуля откинула ее на спину, неловкое падение задрало короткую юбку до трусиков. Старуха же будто прилегла поспать на ковер — как большая черная собака — смерть попала ей в спину, старая женщина медленно сползла с кресла, скрючилась. Но все равно похожи, потому что самое большое сходство в том, что они — мертвые.
Саша развернулся и твердым шагом направился в угол, на звук голоса маленького человечка, который совсем скоро вырастет, закончит престижный институт, как сын героя станет видным политиком, а может быть просто банкиром, или очень хорошим адвокатом. Сейчас его жизнь — в руках матери.
— Дай руку, — процедил Саша сквозь зубы. — Правую давая, стерва.
Он смотрел прямо в глаза, и видел там страх, растерянность и только-только зарождающуюся ненависть. Надо ее убить, но как? Александр рванул маленькую руку с черным перманентом на блестящих ногтях, и желал лишь одного. Маленькая, почти незаметная, заживающая царапина. Спасена, будет жить, и черт с ним, что поцарапалась, быть может, маникюрными ножницами. Комиссия вопросов не имеет. Он выпустил ее ладонь из своей, оглянулся, словно волк в телятнике.
Наиль пожал плечами. Он видел, что его друг просто струсил, перепугался. Ничего, сейчас не место для жалости и хорошо развитого воображения. А глаза у девки так и сверкают. Не дура, ох, не дура. Самого губернатора зацепила, а уже если их зацепит… Наиль не колеблясь вскинул приклад к плечу.
Саша смотрел в бесстрастные грязно-зеленые глаза татарина. Не выдержал, опустил взгляд, отошел с линии огня. Наиль выстрелил четыре раза, чтобы наверняка. Три патрона волчице, один — волчонку, с него хватит…
— Сколько времени? — спросил Александр.
— Одиннадцать, — отозвался кто-то из «стачечников».
— Еще в одно место заедем — и хватит на сегодня, — сказал Саша. — Наиль, что стоишь? Разливай водку.
Татарин ухмыльнулся, развернулся на каблуках, мужики торопливо расступились перед ним. Наиль открыл один из шкафов, с все той же усмешкой достал из темного нутра пару початых бутылок коньяка, схватил стаканы.
— Нюх у меня, — похвалился он.
Вкуса Саша не почувствовал, только жжение, и твердый ком, что застрял в горле, провалился в желудок. Артемич, сидевший рядом, засосал свой стакан одним махом. Александр встал, подошел к креслу во главе стола, ногой отпихнул бывшего губернатора. Хотелось почувствовать — что такое настоящая власть, какой у нее вкус, какова на ощупь? Ему вдруг представилась картина, как наяву, как будто сам присутствовал. Гаврила точно так же прошел по окоченевшим телам, к самому высокому креслу, больше похожему на трон, сел, положил большие руки на подлокотники, поерзал задницей по гладкой коже — но это кресло могло уместить в себе любую задницу. Руки сами собой потянулись к вороху бумаг. Приказ, постановление, еще приказ, а вот распоряжения — штук десять сразу, Саша взял тяжелую перьевую ручку и начал подписывать — легким росчерком пера, не читая, он не любил читать, особенно если не специализированная литература. Подписал все бумаги, посмотрел на ухмыляющиеся рожи «стачечников». Нет здесь ничего интересного, интересен сам процесс, а эти приказы и постановления, способность чувствовать силу на кончике пера — лишь пыль и суета. Выбрать врага, подставить ему подножку, схватить кусок побольше, выгодно развернутся, не обращая внимания на жалкие потуги так называемых «контролирующих» органов… Особенно сладостно видеть, как отдают честь менты — а ведь недавно боялся, чуть ли не до дрожи, до боли под ложечкой — а теперь сам можешь подойти, и только намекнуть, что проверять надо не тебя (все равно бесполезно), а некого гражданина, который тоже копает, роет землю, хочет из маленького кресла — в большое. И результаты мне на стол завтра же!
Но что есть эта грязная игра по сравнению с той, в которую играет Саша? У него нет грязи — только кровь, и он тоже выбирает врага, но время назначает сам, а еще лучше бывает, когда время само приходит, подхватывает, и единственное, что можно сделать — это направить движение в нужную сторону. Александр встал, отошел от кресла, сел рядом с Артемичем.
— Ты знаешь, Гаврила к нам на завод приходил, — внезапно сказал старик, и Саша понял, что рассказ ведется для него. — Пришел на утреннюю смену, в спецовке. Сказал, что документы потом принесет. Поставил я его на расточку, к Артему, в помощники. Еще помню, он на зенкера посмотрел, и… В общем, видел я, что не наш это человек, не такой он, фашист что ни на есть натуральный.
— Почему фашист? — Саша не понимал — к чему этот рассказ? Надо убираться из этого проклятого места, бежать, спасаться…
— Ты слушай дальше, — Артемич откашлялся. — Видел я фашистов. Я ведь в сорок первом родился, застал. Их, пленных, на наш завод посылали. Отдельной бригадой, человек десять. Я тогда еще сопляком был, бегал поглазеть. Фашистов всегда на самую ответственную работу ставили. Наши кирпич самосвалом разгружали — а они руками. Немцы, понимаешь, фашисты. И этот — как немец, лишнего движения не сделает. Потом, конечно, когда узнали, понабежали — начальство, охрана, в наручниках Гаврилу повели. Производство закрытое, сам понимаешь.
— К чему ты это? — нетерпеливо спросил Саша.
— Ты слушай, глупых вопросов не задавай, — поучал старик. — Если бы эти немцы в сорок первом к нам в Нечерноземье пришли, да без оружия… Мы бы что, их бы стали гнать? Стали бы воевать, убивать их? — Артемич разошелся, повысил голос. — Да хоть сто миллионов приходите, живите мирно, землю поднимайте. Ан нет, понимаешь, государство. Граница, право, значит, на определенность, законы разные, все разное. Им головы запутали и нам запутали. Вот и положили мы друг друга миллионами. И вот сейчас, я же вижу, понимаю. Пришел человек — так живи, работай. Но ведь не дают. Бумажки нужны, документы, везде нельзя, а где можно? Он что, на завод воровать пришел? Да мы после него на расточке две недели зенкера не меняли, кулачки не центровали. А? А его — в наручники. Воровать пришел — в наручники, помогать пришел — в наручники… Да только промахнулись маленько, недодумали. Новое время настает, да? Саш, ведь все изменилось, не только электричество…
